Неудобное прошлое: бункеры XX века в сегодняшних городах
Архитектурная журналистка Ася Зольникова рассказывает, как появились подземные укрытия, кто переосмысляет их роль в современном мире и как бункеры изменили ход культуры XX века.
Как бункеры изменили ландшафт мира
Бункер — достаточно молодой вид оборонительных сооружений. Их начали строить одновременно с самолетами, так как вместе с авиацией появились и первые авиабомбардировки. Принципиальное отличие бункеров от прочих убежищ объяснил архитектор и философ Поль Вирилио в работе «Археология бункера» 1976 года. Он пишет, что раньше укрепления были «обращены к точной и определённой цели»: они защищали проходы, лощины, гавани.
С изменением вооружений, тактики и стратегии ведения войны потребовался новый вид укрытий — под землей. И чем дольше тянулся XX век, тем глубже они становились.
Между Первой и Второй мировыми войнами во Франции и Финляндии построили линии Мажино и Маннергейма — многокилометровые бетонные «ожерелья» бункеров, которые были нужны, чтобы создать плацдармы для контрнаступлений и замедлить продвижение противника.
Нацистская Германия и сталинский Советский Союз тоже обросли множеством убежищ. Немцы построили в Нормандии «Атлантическую стену»; именно она занимает центральное место в тексте Вирилио. В Советском Союзе появилось множество правительственных бункеров, в том числе бункер Сталина в Куйбышеве (нынешней Самаре).
Стремительное увеличение количества бункеров было связано с разрушительным потенциалом оружия. В Первую мировую войну многие города Западной Европы и Константинополь пострадали от воздушных атак, но разрушения имели точечный характер; зажигательные бомбы, используемые союзными войсками в Японии и Германии, стирали с лица земли целые города и деревни.
После разрушения Хиросимы, испытания атомного оружия и начала Холодной войны по всему миру начали строить бункеры, в которых могли бы разместиться до нескольких тысяч человек.
В Швейцарии в 1963 году приняли закон, согласно которому число мест в бункерах должно соответствовать числу жителей страны — на сегодняшний день укрытия есть практически в каждом швейцарском доме.
Со второй половины XX века бункерами редко пользовались по прямому назначению — например, в Украине после начала полномасштабной войны с Россией это случилось впервые за 70 лет. При этом многие убежища продолжают действовать, и к ним добавляются новые, как государственные, так и частные подземные структуры. В одном только Хельсинки сейчас больше 5 тысяч действующих убежищ, а всего в Финляндии их 50,5 тысяч.
Но что делать со старыми бункерами — реликтами войны, которые уже невозможно использовать по назначению и сложно реновировать или снести? Лишь некоторые из этих подземных убежищ были уничтожены целенаправленно — например, Фюрербункер, где Адольф Гитлер принял яд перед наступлением союзников на Берлин в апреле 1945 года. Чтобы это место не стало достопримечательностью, его застроили. Сейчас там находится сквер, и о том, что здесь находилось последнее убежище диктатора, напоминает лишь информационный стенд.
И все же Фюрербункер — скорее исключение. В период после окончания Холодной войны и до напряженности из-за войны между Россией и Украиной многие европейские укрытия были попросту заброшены или переосмыслены архитекторами.
Заброшенные мемориалы насилия
Полуразрушенные убежища остаются приметными ориентирами и служат богатой почвой для различных художественных спекуляций — в том числе фотоэссе. Один из самых ярких проектов в этой области создал британский фотограф Ричард Брайан.
В серии Defensive Structures in the British Landscape он задокументировал военные доты, которые власти в ожидании немецкого наступления между 1940 и 1941 годами строили десятками тысяч. Для них разработали типовой проект, и всё-таки эти сооружения немного отличались друг от друга, потому что в зависимости от региона варьировались уровень подготовки солдат и рабочих, а также соотношение материалов — песка, цемента и щебня.
Брайан зафиксировал эту разницу и подчеркнул могущество природы, которая захватывает бетонные оболочки: сейчас они утопают в песке и морской воде, теряются меж лесов и пастбищ. Природные силы и время придали бункерам сходство с прежними оборонительными сооружениями — замковыми развалинами, на фоне которых Брайан запечатлел одно из сооружений.
Не менее поэтично переосмыслила заброшенные бункеры польская фотографка Алиция Добруцка. В начале 2010-х она объездила Албанию, где во времена Холодной войны построили сотни тысяч бетонных бункеров. Результатом поездки стала книга Concrete Mushrooms: Reusing Albania’s 750,000 abandoned bunkers; помимо снимков Добруцки, в неё вошли проекты реконструкции укрытий, разработанные архитекторами Элианом Стефой и Гайлером Мидити.
Авторы подчёркивают, что для албанцев бункеры стали привычной частью пейзажа, однако после того, как правительство разрешило их снос, от конструкций начали массово избавляться. Как свидетельствует Добруцка, в первую очередь демонтируют бункеры на пляжах и в прибрежных городах, где они могут помешать судам или отдыхающим.
В пренебрежительном отношении нет ничего странного: появлению этих сооружений способствовала не столько реальная опасность, сколько личные амбиции диктатора Энвера Ходжи, который правил страной более 40 лет.
«Эти убежища должны были держать всех в состоянии готовности к вторжению, а также напоминать людям о том, что на них могут напасть», — говорит Эмили Гласс, британская археологиня и исследовательница бункеров.
Постоянное чувство угрозы помогало оправдать репрессивные меры правительства, подпитывало изоляционизм и «ксенофобский национализм», на которых держался режим Ходжи.
Музеефикация: как архитектура бункера поддерживает гуманистический посыл
Часть албанских бункеров сумела избежать забвения. Сегодня в них открывают галереи, магазины, airbnb-квартиры и даже тату-студии. Некоторые убежища и вовсе музеефицируют: самые известные примеры — музеи Bunk’ Art 1 и Bunk’ Art 2 в бывших бункерах албанского Министерства внутренних дел в Тиране.
Экспозиции обеих институций повествуют об истории страны. Бетонные стены, полы и другие элементы архитектуры оставили почти в том же виде, в каком они были сразу после рассекречивания объектов. В Bunk’Art 2 посетители входят через зал с осыпавшимся куполом, на который прикреплены фотографии жертв режима Ходжи. Здесь лишь некоторые из них — за годы его правления в стране казнили не меньше 6000 человек, а почти 100 000 албанцев отправили в колонии по политическим мотивам.
Неприглядная, но подлинная обстановка — самое мощное свидетельство прошлого. Поэтому музеи Холодной войны в Берлине, Праге, Онтарио и многих других городах находятся в рассекреченных хранилищах. Обычно главным экспонатом выступает сам бункер с остатками аппаратуры, защитными костюмами и мебелью. Исключение — убежища, в которых не сохранилось ничего, кроме структуры. Их заполняют выставочными стендами или оставляют пустыми — именно так поступили в датском городе Блованде, где в 2017 году в бункере после реконструкции открыли музей Второй мировой войны «Тирпиц» по проекту архитектурного бюро BIG.
Бункер появился здесь в 1944 году как звено оборонительного плана «Атлантическая стена». После окончания боевых действий он долгое время стоял заброшенным. Теперь рядом с ним построено новое сооружение: легкое и гостеприимное, оно выступает как антитеза нацистской «крепости». В отличие от объектов военных лет, оно не нарушает целостность ландшафта, а становится его естественным продолжением.
Проект состоит из четырех корпусов, «замаскированных» в песчаном ландшафте Западно-Ютландского побережья. Они расположены очень тесно друг к другу — их разъединяют лишь узкие бетонные коридоры, образующие крест. Объясняя, почему BIG выбрали именно такую структуру, глава BIG Бьярке Ингельс приводит неожиданную аналогию: «Представьте, что у вас есть горячая картошка. Когда вы сжимаете ее, она становится мягкой изнутри. Это хорошо отражает, что происходит здесь — только с культурой и природой».
Полная трансформация
В исключительных случаях бывшие укрытия полностью меняют либо форму, либо функцию, либо всё сразу. Так произошло с одним из бункеров вдоль Новой голландской ватерлинии 1940 года; он находится в городе Кулемборг и превращен в скульптурную достопримечательность по проекту нидерландских архитектурных студий RAAAF и Atelier de Lyon.
Идея заключалась в том, чтобы небольшие темные помещения убежища стали видимыми и осязаемыми. Для этого использовали алмазную пилу: с ее помощью посередине бункера прорезали тропу, которая ведет к пирсу на берегу озера. Хотя бункер имел относительно скромные размеры, на строительные работы ушло 40 дней. Этот процесс архитекторы запечатлели на видео.
По запросу частных заказчиков бункеры превращаются в станции «зеленой» энергии, крематорий для питомцев, рок-клуб, галерею современного искусства и даже в жилой дом — в Берлине такой проект совмещён с галереей современного искусства коллекционера Кристиана Бороса. Ещё один берлинский бункер вмещает частную коллекцию искусства и мебели Юго-Восточной Азии — сумрачное пространство, реконструированное по проекту Джона Поусона, удивительно гармонично сочетается с предметами эпохи Цинь и древними статуэтками Будды.
Но, пожалуй, самую неожиданную смену формы и функции пережило это сооружение в Дюссельдорфе. Земля под зданием принадлежала католической общине, которая собиралась построить здесь церковь. В годы Второй мировой войны нацистские власти конфисковали часть территории и возвели бункер, замаскированный под храм. До окончания боевых действий и в первые годы после них службы шли в стоящем рядом бараке.
Наконец, в 1947 году по решению нового приходского священника Карла Клинкхаммера бункер решили превратить в сакральное сооружение — это было гораздо дешевле и быстрее, чем снос. В течение следующих двух лет внутри демонтировали междуэтажные перекрытия и вывезли сотни тонн строительного мусора. В стенах толщиной более метра прорубили окна почти во всю высоту, а в оконные переплёты вставили витражи ахенского мастера Вальтера Беннера. Рядом возвели колокольню — тоже из бетона. Вероятно, это самый ранний пример бруталистского сакрального сооружения.
Сейчас церковь принадлежит коптской православной общине Дюссельдорфа. В новой двухэтажной пристройке рядом с основными помещениями с недавних пор действует интеграционный общественный центр, который носит имя Фридриха Г. Концена — бывшего мэра города, который умер в 2022 году. На наружные стены нанесен яркий рисунок: люди всех цветов кожи и волос смотрят в сторону портрета Концена и бетонной колокольни.
След бункеров в архитектуре
«Тяжёлые серые массы с печальными углами», как их называл Поль Вирилио, не только изменили ландшафты целых континентов, но и серьёзно повлияли на культуру второй половины XX века. Это отразилось в том числе на восприятии города и архитектуры — причём заброшенные военные объекты имели едва ли не большее влияние, чем действующие.
Необработанный бетон, который во время Второй мировой войны использовали для укреплений, стал «исходным кодом» для многих объектов послевоенной архитектуры — в первую очередь брутализма. Ряд исследователей и историков архитектуры считает, что в бруталистском течении архитекторы стремились эстетически осмыслить постройки, которые возникли в Европе в преддверии вторжения Германии — бункеры и доты.
Британский исследователь архитектуры XX века Оуэн Хазерли в книге «Воинствующий модернизм» пишет: «„Средняя“ бруталистская постройка ближе к дотам и бункерам 1940 года с их сурово-угловатой бетонной непроницаемостью, чем к большинству классических сооружений модернизма». Особенно много таких сооружений построили в Нормандии и Британии — неудивительно, что архитекторы последней стали главным проводником брутализма в Западной Европе наряду с Ле Корбюзье во Франции.
You may also like
«Нет могилы, к которой я могла бы прийти»: зачем в XXI веке сохранять Освенцим
Кто строил самый страшный комплекс смерти и почему сег