Как пленные немцы строили первое послевоенное жильё в СССР

14/11/2023

«Пыль» публикует отрывок из книги Юлии Галкиной и Максима Шера «Двухэтажный Ленинград. Жилая застройка 1945−1950 годов» — о том, как в СССР построили первые малоэтажные дома для людей, лишившихся жилья после войны. А ещё — о том, какие мифы и представления связаны с этими сооружениями сегодня.

«Наши архитекторы и планировщики отказались от так называемых коммунальных квартир с большим числом комнат, длинными коридорами, с неизбежной теснотой в местах общественного пользования. Новые квартиры рассчитаны, как правило, на одну семью и состоят большей частью из двух-трех комнат», — фрагмент статьи в газете «Вечерний Ленинград».

В октябре 2021 года, гуляя по Коммунару, — областному городу в 40 км от Петербурга, — я увидела памятный знак с надписью: «Здесь покоятся военнопленные жертвы Второй мировой войны: немцы, эстонцы, французы, голландцы, латыши, австрийцы, венгры». Знак открыли в середине 1990-х при участии немецкой делегации. Раньше на этом месте было кладбище военнопленных, потом — территория школьного сада, а сейчас строят храм.

В нескольких сотнях метров от памятного знака, там, где Ленинградское шоссе пересекается с Ленинградской улицей, стоят типовые двухэтажные дома с уставшими желтыми фасадами. Возможно, их строили те самые немцы, эстонцы, французы, голландцы, латыши, австрийцы, венгры. Или все же нет: по документам, дата постройки домов — начало 1950-х, а тех же пленных немцев из Ленинграда и области к тому моменту давно вернули на родину.

Репатриировали, а нарратив остался. Вот что говорят современные жильцы петербургских двух- и трехэтажных домов, построенных сразу после войны:

Анна Станкевич (40 лет, в 2009 году переехала из центра Санкт-Петербурга в район Нарвской заставы): «Про пленных немцев по секрету рассказал кто-то из соседей на прогулке с собакой сразу после переезда. И глаза страшные сделал. Звучало это вполне правдоподобно. Но потом стала обращать внимание на похожие домики, построенные не только в Петербурге, и до сих пор задаюсь вопросом: „Это же сколько пленных немцев было у нас в стране, что они все успевали строить?“»

Сергей Мельников (42 года, семья живет в малоэтажном доме в районе Нарвской заставы с 1965 года): «Не помню, кто мне рассказал, но с детства слышал, что немцы строили это здание».

Иван Князев (62 года, архитектор, живет в одном из домов у станции метро «Удельная»): «Все жильцы говорили, что пленные немцы строили. Это „рукодельные“ дома, как на рубеже веков, и [лепнина] там получше была. Наши люди так делали при царе батюшке, а потом [технологии] были утеряны».

Пересказывая сюжет о пленных немцах на строительстве ленинградских малоэтажек, жители, как правило, ссылаются на родственников, соседей и интернет. «Мои, вернувшись после эвакуации, получили большую комнату и переехали с Васильевского острова на проспект Стачек, — пишет мне капитан маломерного судна Сергей Навагин. — Дети бегали смотреть на ту стройку [малоэтажных домов]. Мама рассказывала кратко: „Мы видели, как пленные немцы строили эти коттеджи“».

Помимо устных историй и электронного фольклора, есть — очень скудные — документальные подтверждения, что спецконтингент задействовали при возведении двух-трехэтажных домов в Новой Деревне, за Нарвской заставой и в других районах Ленинграда.

Но гораздо больше, чем спецконтингента (военнопленных разных национальностей), — и даже немного больше, чем мужчин в целом, — на ленинградских послевоенных стройках было женщин. К 1947 году «удельный вес женщин в строительстве» на рабочих специальностях составлял почти 53%.

Архитектурный извод сюжета о пленных немцах звучит следующим образом: малоэтажные дома в послевоенном Ленинграде якобы строили по германским проектам.

Галина Петровна (82 года, ее семья живет в малоэтажном доме на Школьной улице с постройки здания в 1951 году): «Никаких военнопленных здесь не было. Это просто дома немецкого проекта».

Это не так. Проекты двух-трехэтажных домов разработали ленинградские архитекторы. Один из них, Александр Гегелло, утверждал, что они впервые «столкнулись с проектированием малометражных квартир и малоэтажных городских домиков».

Искусствовед Игорь Бартенев указывал на сходство между послевоенными коттеджами и конструктивистскими жилмассивами 1920-х. В первую очередь — Тракторной улицей, соавтором которой был Гегелло: «Сходство это не случайно. Тогда, в 1924–1925 годах, строительство только начиналось… <…> И теперь, после войны, когда срочно надо было налаживать жилой фонд, строители вновь обращаются к кварталам поселкового типа».

После войны — как и до — от конструктивизма декларативно отрекались. Архитектор Николай Баранов в 1946 году назвал дома в жилмассивах 1920-х «невзрачными серыми коробками». Но наследие первого советского массового жилья для рабочих — в первую очередь Палевского жилмассива и Серафимовского городка — определенно проступает в фасадах малоэтажных послевоенных домов.

Впрочем, дома эти были очень разные. Восьмиквартирные двухэтажки того же Гегелло, с лихими скосами крыш, совсем не похожи на неоклассические особняки с колоннами Левинсона и Асса. Привести послевоенные ленинградские проекты к единому — понятному и тиражируемому — знаменателю не получилось.

Попытка типизации — не единственная причина, почему
в окраинных — в основном свободных от старой застройки — районах Ленинграда после войны стали строить именно двух-трехэтажные коттеджи, а не многоэтажки. «Основное преимущество малоэтажных домиков — это то, что малоэтажное жилье теоретически должно быстро строиться, быстро вводиться в эксплуатацию и должно давать больше экономического эффекта, чем наше многоэтажное жилстроительство», — говорил в октябре 1947 года Гегелло.

На практике получилось иначе. История «немецких коттеджей» в Ленинграде — компактная, охватывающая приблизительно пять лет: от конкурса проектов
в 1946 году до запрета на малоэтажное строительство в конце 1950 года. Историк Александр Ваксер называет строительство коттеджей «паллиативной мерой, продиктованной острейшим жилищным кризисом, слабостью строительной базы». Со своей задачей малоэтажки справились плохо: жилья все равно было катастрофически мало, во многие индивидуальные квартиры в итоге заселяли по две и более семей, лишь усугубляя коммунальный вопрос в Ленинграде.

«Коттеджами» двух- и трехэтажные дома называли сами современники. Пример: «А. А. Оль предложил проект четырехквартирного дома типа коттеджа», — сообщала в 1946 году газета «Вечерний Ленинград». Она же, чуть позже: «Каменные коттеджи занимают видное место в плане восстановления и развития города» (из заметки, которая так и озаглавлена — «Городские коттеджи»).

«Немецкими» коттеджи стали, очевидно, позже — как самостоятельный подвид «сталинок». В технико-экономических паспортах домов, опубликованных на государственном портале «Наш Санкт-Петербург», используют именно этот эпитет: «немецкие». Тем не менее не все жильцы в курсе такого обозначения зданий.

Галина Перепелкина (54 года, семья живет в одном из малоэтажных домов у метро «Академическая» с 1970 года): «Не слышала о „немецких коттеджах“. Эти дома я никак не называю».

Сергей Мельников: «Вообще не слышал, чтобы эти дома как-то называли. Дома и дома».

Анна Станкевич: «Дома называю немецкими коттеджами. Удобно и многие понимают, о чем речь. И мне кажется, что втайне завидуют».

Систематизированных опубликованных исследований о послевоенных коттеджах Ленинграда почти нет. В городских путеводителях их если и упоминают, то кратко, не придавая большого значения их исторической значимости. Так, например, в путеводителе 1986 года «Ленинград» (среди авторов — Б. М. Кириков, Ю. М. Пирютко, В. Г. Лисовский) о малоэтажной застройке Новой Деревни — всего одно предложение в самом конце издания:

«В 1946–1948 гг. вдоль [Приморского] проспекта вырос „город-сад“ — обширный микрорайон, состоящий из 92 малоэтажных жилых зданий».

Малоэтажные дома по типовым проектам после войны появлялись во многих городах СССР: в 1946 году их даже обсуждали на тематической конференции в Таллине. Доктор архитектуры Юлия Косенкова в книге «Советский город 1940-х — первой половины 1950-х годов» отмечает: «Курс на малоэтажное строительство… отнюдь не был осмыслен как временная, вынужденная мера, связанная с низким уровнем строительной базы. Напротив, под него подводились гуманитарные основания, связанные с преимуществами для трудящихся жизни на земле, в неразрывной связи с природой. Тратилось немало усилий, чтобы доказать, что типовой малоэтажный дом — полно- ценное жилище, а составленные из таких домов поселки имеют право считаться „большой архитектурой“, которые наряду с монументами, отражающими пафос Победы, и составят среду полноценного города».

Ленинградские архитекторы, авторы малоэтажных проектов, прожили длинные жизни — почти все, кроме Якова Рубанчика, чьи дома стоят на Большой Охте. Он умер в 1948 году, не застав ни запрет коттеджей, ни появление в той же части города, только на Малой Охте, первых по-настоящему типовых и массовых построек — хрущевок.

Смотрите другие фоторепортажи соавтора книги Максима Шера на «Пыли» — про лагерь для жертв Югославских войн в Черногории и жизнь российских активисто_к в немецких домах для беженцев.