Украинские подростки создали журнал о своих чувствах во время войны
В медиапроекте IMHR собраны истории школьников из Украины о жизни при боевых действиях и опыте эмиграции
За почти девять месяцев войны из Украины уезжали не только взрослые. Вместе с родителями были вынуждены бежать дети и подростки — но только их голоса практически не слышны. Журналистский проект IMHR собирает истории украинских школьников, потерявших дом из-за войны. Программу занятий создал сооснователь «Кружка» Саша Патлух, сторителлинг придумывала редакторка подкастов «Arzamas» и «Гусьгусь» Лиза Марантиди, а развивает проект редакция подростков из Украины, которые сейчас живут в Тбилиси. «Пыль» поговорила с редакторкой IMHR Сашей Трач и Сашей Патлухом о том, как появилась идея, как занятия по созданию сайта с историями переросли в дружбу и что с проектом будет дальше.
Саша Трач, редакторка портала IMHR, 13 лет
Началось с того, что мама подошла ко мне и говорит: «Записала тебя на программирование, сайты будете делать! Давай!» А я отвечаю: «Нет, у меня мутная история с этим, не хочу никакого кода, пожалуйста». Потом было ещё много споров на этот счет, но я всё-таки пришла, и мне понравилось. Я поняла, что кодить не так страшно.
Занятия шли месяца полтора. Всего было 12 уроков, два раза в неделю. Сначала была теория, потом практика. Саша дал нам заготовки кода, а мы с ними работали: «вырезали и вставляли» контент, текст, меняли код. Я надеюсь, что всё не заканчивается. Надеюсь, что в проекте будет ещё много людей. Хочется, чтобы это была не только наша история, чтобы этот сайт объединял людей с одинаковыми трудностями.
Мы и сейчас общаемся с ребятами из IMHR. С Максом мы учимся в одной школе и видимся каждый день: звоним друг другу, что-то строим на сервере в Майнкрафте, играем. С Викой можем переписываться. Я хочу организовать гулянку со всеми, узнать, что у кого нового.
У нас намечается ещё один проект, и я ищу людей для него. А в основном занимаюсь школой. Времени на что-то помимо этого мало, но могу поделать какие-то вещицы, кулончики для друзей. Недавно работала над стенгазетой про искусство нашего класса. С нами учится девочка, которая пишет стихи, а я рисую примерно восемь лет. Я сделала к её стихам иллюстрации.
Я рисую всё. У меня в скетчбуке больше людей, но могу нарисовать и натюрморты. Несколько месяцев назад рисовала на ватмане А1 море и молнию. Раньше я рисовала всякое вырвиглазное: всё в ярких цветах, везде радуга. А сейчас как-то не знаю.
Тбилиси — мой второй дом. Моя мама грузинка, с пяти лет я каждый год приезжала сюда на лето. Это будет мой первый Новый год здесь, и я очень хочу отпраздновать его в Тбилиси. Мне круто находиться тут с родственниками: я живу с двоюродным братом, с которым в Одессе виделась раз в три месяца. Хочется домой, но здесь тоже есть свои плюсы. Когда я узнала, что в Грузии празднуют Хэллоуин, сразу стала готовить костюмчики. В Одессе я ни разу его не отмечала.
Я скучаю по друзьям, по папе и животным. У нас в Одессе свой дом, мы живём за городом. Дома у меня осталось четыре кошечки и три собачки. Было шесть кошечек, но, пока я здесь была, осталось четыре. Поэтому я сильно переживаю, говорю папе: «Следи за ними». Но выходит, как выходит.
По папиным рассказам, у него всё круто-классно. Я недавно с ним созванивалась, он говорит: «Покормил животных». У него своя собака — немецкая овчарка — и кошка любимая, которая ему крыс приносит. Остальное ему не интересно.
Я нормально себя чувствую. Стараюсь не задумываться о том, что я не дома, что хочу домой. Стараюсь отвлечься. У меня получается не вспоминать про животных, про папу, про друзей, которые в Украине. Но по ночам бывают мысли: «А почему я тут?» До этого мне нравилось находиться в Грузии, я всё время думала: «Поскорее бы лето, я поеду в Грузию» Но теперь, когда я здесь на постоянке уже восемь месяцев, то думаю: «Когда приеду обратно, не надо в Грузию, пожалуйста».
У меня было очень много планов на лето. Попадались билеты на базу отдыха, мама говорила: «Если будет три места, можешь взять подружек». Но всего этого не произошло. И с одной из подружек не общаюсь — видимо, из-за расстояния.
Кто-то из украинских друзей говорит, что скучает и ждёт, но это единицы. Здесь я нашла намного больше друзей. В Украине я никогда не общалась по переписке. Могла написать только: встречаемся там-то. И собиралась компания на двадцать человек. Мы играли в карты, пили «Дюшес» или «Буратино» за 15 гривен. Я уходила из дома утром, приходила ночью. А по ночам мы гуляли с друзьями по своей улице, разговаривали обо всём.
Сейчас меня расстраивает только одна вещь — что я не дома. После 24 февраля я постоянно думаю: почему нельзя было всё выяснить обычным диалогом? Это вопрос, который меня терзает всё время [после начала войны], что я здесь, и что я была в Украине.
Саша Патлух, автор идеи и образовательной программы
Идея, что надо сделать такую штуку, появилась весной, где-то в апреле. В первой квартире, которую я арендовал в Тбилиси, под окном была футбольная коробка. Растаял снег, было слякотно, но грузинские ребята уже вовсю играли. А у меня была целая батарея созвонов в зуме и не было стола, поэтому я ставил компьютер на подоконник и всё время смотрел, как они рубятся в футбик. Мне дико хотелось пойти на воротах постоять, но, когда созвоны заканчивались, подростки уже расходились. Я так и не попал на игру. А потом я задался вопросом: если бы мне было 13, 14, 15 лет, и я бы оказался в Грузии со своими родителями — хватило бы мне духу выйти к этим грузинским пацанам и спросить: «Можно я на воротах постою?» Я осознал, что не смог бы этого сделать.
В тот момент я почувствовал историю подростка, упакованного в чемодан. Было очевидно, что взрослые, которые оказались в Тбилиси, занимаются бытом: счета, карты, размещение — военный треш. Ребёнка можно оставить играть с кем-то, а вот подростка так не оставишь. Он просто сидит с лентой про войну в телефоне. Я офигел от этой мысли. Потом я общался с некоторыми подростками, не украинскими, правда, и убедился в этом. Я их спрашиваю: «Что вы вообще сейчас делаете?» А они говорят: «Ничего, “Медузу” читаем».
IMHR — проект про накопление историй, про фиксацию, архивирование ощущений подростка в военное время. Мы не знали: лучше проводить его для украинских школьников или вообще для подростков, смешанную группу собирать. Не хотелось делать только для российских школьников, потому что это однобоко, да и по ощущениям как-то не очень. При этом было страшно проводить для украинских подростков. С какой стати кто-то из них может что-то нам рассказать?
В чатиках писали, что ребята, которые занимаются гуманитарной помощью украинцам, видят проблему — для украинских подростков никаких активностей не существует. Мы написали пост в несколько телеграм-каналов, сделали гугл-анкету. Записалось двенадцать человек, сказали, что придут, семь, в итоге пришли пять, до конца дошли четверо.
Для меня самым большим откровением было, когда ребята сами начали друг с другом искренне говорить про войну. Лиза Марантиди, вместе с которой мы реализовали проект, рассказывала про Троянскую войну в «Илиаде» Гомера, и мы начали обсуждать: вот человек описал маленький кусочек событий — чуть больше недели — и это осталось в истории как самое великое произведение о войне. Мы начали про это болтать, и вдруг ни с того ни с сего ребята начали эту ассоциацию крутить и рассказывать друг другу о своих чувствах. В конце Катя, сестра Саши, сказала: «Спасибо, что есть пространство, где мы можем об этом поговорить». Я не заревел на месте, чтобы педагогический статус поддержать, а внутри, конечно, сердечко билось сильно.
Самое важное в этом проекте — что он удался. Изначально среди кураторов были только русские, потому что его надо было делать здесь, сейчас, с теми ресурсами, которые были.
Я хочу, чтобы на сайте появилось больше историй. Мне кажется, очень важно фиксировать ощущение подростков в текущий период. Оно другое. Подростковая история всегда самая не охваченная. При этом у ребят очень интересный взгляд на мир: это время, когда надо определяться, кто ты, куда дальше. А тут тебе вот самоопределение — уезжай из своего родного города в Грузию, грусти по кошкам.
Я бы с радостью занимался интервью, но думаю, что это неуместно. Что за русский чувак, который берет интервью у украинских подростков и пытается написать что-то на украинском языке. Я родился в Энергодаре, но я никогда не разговаривал и не писал на украинском языке. IMHR — теперь сайт этой редакции. Его делают подростки для подростков, а кураторы только поддерживают ребят и дают советы. Например, Саша ищет новые истории, разговаривает с героями. Хочется сделать это целиком через подростковую призму.
Я совершенно влюбился в команду, с которой мы это делали как организаторы, и влюбился в ребят, которые создали редакцию. Может, мы и дальше будем дружить. В какой-то момент ребята просто стали моей компанией. Когда ты полтора месяца минимум шесть часов в неделю проводишь с кем-то, эти ребята тебе милы и приятны, то ты чувствуешь себя в своей тарелке, когда встречаешься с ними. С какого-то момента я просто начал проводить время со своими людьми.
Для меня важно, что состоялся диалог. До начала проекта я жил с чувством вины, стыда, с этим отвратительным ощущением быть русским сейчас. У меня отец в Запорожье, его бомбят, дед с бабушкой в Энергодаре, брат в Киеве, кореша-программисты во Львове и Луцке. Я им писал: «Оставьте мне дверь, чтобы я мог вам написать и знать, что с вами всё в порядке». Это говорил мой страх — вдруг дверь закроется. После проекта мне меньше кажется, что она может закрыться. Мне показали, что украинцы будут праведно ненавидеть россиян, но диалог возможен.
You may also like
Одни из главных героев 2022 — НКО. Вот что они успели сделать за год
Итоги работы инициатив, помогающих украин_кам и протес
