Украинские подростки создали журнал о своих чувствах во время войны

19/11/2022
Фото: Лиза Кочергина
В медиапроекте IMHR собраны истории школьников из Украины о жизни при боевых действиях и опыте эмиграции

За почти девять месяцев войны из Украины уезжали не только взрослые. Вместе с родителями были вынуждены бежать дети и подростки — но только их голоса практически не слышны. Журналистский проект IMHR собирает истории украинских школьников, потерявших дом из-за войны. Программу занятий создал сооснователь «Кружка» Саша Патлух, сторителлинг придумывала редакторка подкастов «Arzamas» и «Гусьгусь» Лиза Марантиди, а развивает проект редакция подростков из Украины, которые сейчас живут в Тбилиси. «Пыль» поговорила с редакторкой IMHR Сашей Трач и Сашей Патлухом о том, как появилась идея, как занятия по созданию сайта с историями переросли в дружбу и что с проектом будет дальше.

 

Саша Трач, редакторка портала IMHR, 13 лет

 

Началось с того, что мама подошла ко мне и говорит: «Записала тебя на программирование, сайты будете делать! Давай!» А я отвечаю: «Нет, у меня мутная история с этим, не хочу никакого кода, пожалуйста». Потом было ещё много споров на этот счет, но я всё-таки пришла, и мне понравилось. Я поняла, что кодить не так страшно. 

Занятия шли месяца полтора. Всего было 12 уроков, два раза в неделю. Сначала была теория, потом практика. Саша дал нам заготовки кода, а мы с ними работали: «вырезали и вставляли» контент, текст, меняли код. Я надеюсь, что всё не заканчивается. Надеюсь, что в проекте будет ещё много людей. Хочется, чтобы это была не только наша история, чтобы этот сайт объединял людей с одинаковыми трудностями.

Мы и сейчас общаемся с ребятами из IMHR. С Максом мы учимся в одной школе и видимся каждый день: звоним друг другу, что-то строим на сервере в Майнкрафте, играем. С Викой можем переписываться. Я хочу организовать гулянку со всеми, узнать, что у кого нового.

 

Магазин «Эпицентр» как в Херсоне – работа Максима Василенко

 

У нас намечается ещё один проект, и я ищу людей для него. А в основном занимаюсь школой. Времени на что-то помимо этого мало, но могу поделать какие-то вещицы, кулончики для друзей. Недавно работала над стенгазетой про искусство нашего класса. С нами учится девочка, которая пишет стихи, а я рисую примерно восемь лет. Я сделала к её стихам иллюстрации.

Я рисую всё. У меня в скетчбуке больше людей, но могу нарисовать и натюрморты. Несколько месяцев назад рисовала на ватмане А1 море и молнию. Раньше я рисовала всякое вырвиглазное: всё в ярких цветах, везде радуга. А сейчас как-то не знаю.

Тбилиси — мой второй дом. Моя мама грузинка, с пяти лет я каждый год приезжала сюда на лето. Это будет мой первый Новый год здесь, и я очень хочу отпраздновать его в Тбилиси. Мне круто находиться тут с родственниками: я живу с двоюродным братом, с которым в Одессе виделась раз в три месяца. Хочется домой, но здесь тоже есть свои плюсы. Когда я узнала, что в Грузии празднуют Хэллоуин, сразу стала готовить костюмчики. В Одессе я ни разу его не отмечала.

 

Максим Василенко

 

Я скучаю по друзьям, по папе и животным. У нас в Одессе свой дом, мы живём за городом. Дома у меня осталось четыре кошечки и три собачки. Было шесть кошечек, но, пока я здесь была, осталось четыре. Поэтому я сильно переживаю, говорю папе: «Следи за ними». Но выходит, как выходит. 

По папиным рассказам, у него всё круто-классно. Я недавно с ним созванивалась, он говорит: «Покормил животных». У него своя собака — немецкая овчарка — и кошка любимая, которая ему крыс приносит. Остальное ему не интересно.

Я нормально себя чувствую. Стараюсь не задумываться о том, что я не дома, что хочу домой. Стараюсь отвлечься. У меня получается не вспоминать про животных, про папу, про друзей, которые в Украине. Но по ночам бывают мысли: «А почему я тут?» До этого мне нравилось находиться в Грузии, я всё время думала: «Поскорее бы лето, я поеду в Грузию» Но теперь, когда я здесь на постоянке уже восемь месяцев, то думаю: «Когда приеду обратно, не надо в Грузию, пожалуйста».

 

Скетч Кати Трач (сестры Саши): «Фоток нет. Нарисовала своё состояние в тот момент.»

 

У меня было очень много планов на лето. Попадались билеты на базу отдыха, мама говорила: «Если будет три места, можешь взять подружек». Но всего этого не произошло. И с одной из подружек не общаюсь — видимо, из-за расстояния.

Кто-то из украинских друзей говорит, что скучает и ждёт, но это единицы. Здесь я нашла намного больше друзей. В Украине я никогда не общалась по переписке. Могла написать только: встречаемся там-то. И собиралась компания на двадцать человек. Мы играли в карты, пили «Дюшес» или «Буратино» за 15 гривен. Я уходила из дома утром, приходила ночью. А по ночам мы гуляли с друзьями по своей улице, разговаривали обо всём. 

Сейчас меня расстраивает только одна вещь — что я не дома. После 24 февраля я постоянно думаю: почему нельзя было всё выяснить обычным диалогом? Это вопрос, который меня терзает всё время [после начала войны], что я здесь, и что я была в Украине. 

 

Саша Патлух, автор идеи и образовательной программы

 

Идея, что надо сделать такую штуку, появилась весной, где-то в апреле. В первой квартире, которую я арендовал в Тбилиси, под окном была футбольная коробка. Растаял снег, было слякотно, но грузинские ребята уже вовсю играли. А у меня была целая батарея созвонов в зуме и не было стола, поэтому я ставил компьютер на подоконник и всё время смотрел, как они рубятся в футбик. Мне дико хотелось пойти на воротах постоять, но, когда созвоны заканчивались, подростки уже расходились. Я так и не попал на игру. А потом я задался вопросом: если бы мне было 13, 14, 15 лет, и я бы оказался в Грузии со своими родителями — хватило бы мне духу выйти к этим грузинским пацанам и спросить: «Можно я на воротах постою?» Я осознал, что не смог бы этого сделать. 

В тот момент я почувствовал историю подростка, упакованного в чемодан. Было очевидно, что взрослые, которые оказались в Тбилиси, занимаются бытом: счета, карты, размещение — военный треш. Ребёнка можно оставить играть с кем-то, а вот подростка так не оставишь. Он просто сидит с лентой про войну в телефоне. Я офигел от этой мысли. Потом я общался с некоторыми подростками, не украинскими, правда, и убедился в этом. Я их спрашиваю: «Что вы вообще сейчас делаете?» А они говорят: «Ничего, “Медузу” читаем».

IMHR — проект про накопление историй, про фиксацию, архивирование ощущений подростка в военное время. Мы не знали: лучше проводить его для украинских школьников или вообще для подростков, смешанную группу собирать. Не хотелось делать только для российских школьников, потому что это однобоко, да и по ощущениям как-то не очень. При этом было страшно проводить для украинских подростков. С какой стати кто-то из них может что-то нам рассказать?

 

 

В чатиках писали, что ребята, которые занимаются гуманитарной помощью украинцам, видят проблему — для украинских подростков никаких активностей не существует. Мы написали пост в несколько телеграм-каналов, сделали гугл-анкету. Записалось двенадцать человек, сказали, что придут, семь, в итоге пришли пять, до конца дошли четверо.

Для меня самым большим откровением было, когда ребята сами начали друг с другом искренне говорить про войну. Лиза Марантиди, вместе с которой мы реализовали проект, рассказывала про Троянскую войну в «Илиаде» Гомера, и мы начали обсуждать: вот человек описал маленький кусочек событий — чуть больше недели — и это осталось в истории как самое великое произведение о войне. Мы начали про это болтать, и вдруг ни с того ни с сего ребята начали эту ассоциацию крутить и рассказывать друг другу о своих чувствах. В конце Катя, сестра Саши, сказала: «Спасибо, что есть пространство, где мы можем об этом поговорить». Я не заревел на месте, чтобы педагогический статус поддержать, а внутри, конечно, сердечко билось сильно.

 

Катя Трач

 

Самое важное в этом проекте — что он удался. Изначально среди кураторов были только русские, потому что его надо было делать здесь, сейчас, с теми ресурсами, которые были.

Я хочу, чтобы на сайте появилось больше историй. Мне кажется, очень важно фиксировать ощущение подростков в текущий период. Оно другое. Подростковая история всегда самая не охваченная. При этом у ребят очень интересный взгляд на мир: это время, когда надо определяться, кто ты, куда дальше. А тут тебе вот самоопределение — уезжай из своего родного города в Грузию, грусти по кошкам.

Я бы с радостью занимался интервью, но думаю, что это неуместно. Что за русский чувак, который берет интервью у украинских подростков и пытается написать что-то на украинском языке. Я родился в Энергодаре, но я никогда не разговаривал и не писал на украинском языке. IMHR — теперь сайт этой редакции. Его делают подростки для подростков, а кураторы только поддерживают ребят и дают советы. Например, Саша ищет новые истории, разговаривает с героями. Хочется сделать это целиком через подростковую призму.

 

Вика Глобец

 

Я совершенно влюбился в команду, с которой мы это делали как организаторы, и влюбился в ребят, которые создали редакцию. Может, мы и дальше будем дружить. В какой-то момент ребята просто стали моей компанией. Когда ты полтора месяца минимум шесть часов в неделю проводишь с кем-то, эти ребята тебе милы и приятны, то ты чувствуешь себя в своей тарелке, когда встречаешься с ними. С какого-то момента я просто начал проводить время со своими людьми.

Для меня важно, что состоялся диалог. До начала проекта я жил с чувством вины, стыда, с этим отвратительным ощущением быть русским сейчас. У меня отец в Запорожье, его бомбят, дед с бабушкой в Энергодаре, брат в Киеве, кореша-программисты во Львове и Луцке. Я им писал: «Оставьте мне дверь, чтобы я мог вам написать и знать, что с вами всё в порядке». Это говорил мой страх — вдруг дверь закроется. После проекта мне меньше кажется, что она может закрыться. Мне показали, что украинцы будут праведно ненавидеть россиян, но диалог возможен. 

You may also like