История одного беженца: Вальтер Беньямин
За 8 лет эмиграции Вальтер Беньямин, немецкий теоретик культуры еврейского происхождения, отправлял и получал письма с 28 адресов. В 1930-е годы, спасаясь от нацистов, Беньямин уехал из родного Берлина, а после начала Второй мировой войны под угрозой интернирования бежал из Парижа по тропе контрабандистов. Она должна была привести его в Лиссабон, а оттуда в США, но Беньямину не удалось перейти испанскую границу в городе Портбоу. Там он покончил с собой в местной гостинице. «Пыль» рассказывает о жизни и смерти философа в бегах.
В прибрежном каталонском городе Портбоу, который находится на границе с Францией, на вершине скалы стоит мемориал израильского скульптора Дани Каравана. Узкий металлический туннель ведёт вниз, к морю. В конце его перегораживает стеклянная панель. На ней выгравировано на немецком: «Труднее чтить память неизвестных, чем знаменитых. Течение истории освящено памятью безымянных». Это строчка из черновиков Вальтера Беньямина к тексту «О понятии истории». Она говорит о том, что угнетённых постоянно лишают своей истории и что их память всегда «находится под угрозой», подрывается, по словам Беньямина, «в пользу грандиозных и официальных нарративов власти».
Мемориал Каравана — памятник самому Беньямину, а также другим бежен_кам, которые стали жертвами фашизма. То, что сейчас представляет собой пешеходную тропу из Портбоу, через Пиренеи, в Испанию, было одной из последних дорог к свободе для тех, кто в 1940-х спасался от нацистской оккупации Франции. На это надеялся и Вальтер Беньямин, но ему убежать не удалось.
Взгляд потерянного индивида: пролог к эмиграции
Вальтер Беньямин родился в 1892 году в зажиточной берлинской еврейской семье. Его отец, Эмиль Беньямин, занимался инвестициями и торговал антиквариатом. По линии матери, Паулины Шенфлис, в роду Вальтера был немецкий поэт Генрих Гейне. Их судьбы похожи: в 1830 году Гейне эмигрировал во Францию. Спустя век, в 1933 году, это же сделает его потомок.
Беньямин жил в Берлине с самого рождения, досконально знал жилые кварталы, помнил названия всех улиц и площадей. В то время город переживал промышленный подъём. Быстрая модернизация сделала Берлин средоточием социальных и культурных противоречий — аристократические районы соседствовали с рабочими кварталами. В центральных округах рядом с помпезными сооружениями эпохи императора Вильгельма II и памятниками архитектуры неоклассицизма появлялись первые универмаги и массовая реклама. На окраинах росли кварталы пролетарских трущоб с собственными обычаями и диалектами.
За этими городскими процессами следил зоркий глаз профессионального наблюдателя. В текстах Беньямина часто встречается фигура фланёра. С ней связаны многие культурные исследования его идей. Для левых исследователь_ниц этот образ стал моделью сопротивления главным шаблонам поведения в городе, логикам бюргерства и капитализма.
Оптика сторонне_й наблюдатель_ницы — неизбежный элемент эмигрантской жизни. С переездом во Францию изменилась и концепция беньяминовского фланёрства.
Философ пришёл к идее фланёрства, изучая работы французского поэта и эссеиста Шарля Бодлера. «Беньямин в первой версии своего эссе о Бодлере и городской модерности пишет, что фланёр — это старик, лишний, отставший от жизни городской обитатель, жизнь города слишком стремительна для него, он сам скоро исчезнет вместе с теми местами, что ему дороги: базары сменятся более организованными формами торговли, и старик сам не подозревает, что подобен в своей неподвижности товару, обтекаемому потоком покупателей. Позднее Беньямин приходит к более знакомому нам описанию “гуляки праздного”, который не спешит по делам, в отличие от тех, с кем его сталкивает улица. Фланёра описывали и как привилегированного буржуа, царившего в публичных местах, и как потерянного индивида, раздавленного грузом городского опыта», — объясняет исследовательница Елена Трубина в книге «Город в теории».
Взглядом «старика» смотрит Беньямин и в мемуарном тексте «Улица с односторонним движением». Автор начал писать его ещё до отъезда, в 1924 году, как «книжечку для друзей». Работа вышла в 1928 и была посвящена Асе Лацис — латвийской режиссёрке и актрисе, с которой философ познакомился на итальянском острове Капри и вслед за которой отправился в Москву, где написал «Московский дневник».
Беньяминовская теория города разбирает улицы на главы-закутки: стройплощадка, закусочная, случайные ступеньки или пивная — к слову, её автор выделяет как ключ к любому городу и коммуникационный хаб. Ведь, если вы знаете, где стоит выпить пива, это значит, что у вас есть доступ ко всем городским ресурсам.
Безвозвратно утерянный дом
В 1933 году, после прихода к власти Адольфа Гитлера и провозглашения им в Германии Третьего рейха, последние остатки культуры Веймарской республики (1918—1933) были уничтожены. Беньямину, еврею, антифашиcту и левому радикалу, как и многим другим несогласным, пришлось эмигрировать во Францию.
Там он делает заметки для «Пассажей» — большого незавершённого проекта, представляющего собой попытку проанализировать истоки культуры современности через очерки о деталях парижских улиц. Одним из результатов этой работы стало эссе «Париж — столица XIX столетия».
Фланёра, городского субъекта, заменил коллектив: «Если буржуа живёт в четырёх стенах собственного дома, то стены, меж которыми обитает коллектив, образованы зданиями улиц», — отмечает авторка «Города в теории». Коллективное обитание Беньямин связывает с разного рода переменами в Париже, например, с полной реконструкцией центра, которая произошла в городе в середине XIX века, во время реформ барона Османа.
Коллективность — отличительная черта и практически единственная успешная практика эмигрантского сообщества, в котором оказывается Беньямин после переезда.
Этот опыт запустил новую стадию размышлений про Берлин. С оглядкой на прошлое философ принялся писать «Берлинское детство на рубеже веков», детство глазами эмигранта.
«Я не раз убеждался в действенности прививок, исцеляющих душу; и вот я вновь обратился к этому методу и стал намеренно припоминать картины, от которых в изгнании более всего мучаешься тоской по дому, — картины детства».
В этом свете автору являются детская, лоджия или эркер, где любила сидеть бабушка философа в окружении экзотических предметов, привезённых из дальних странствий.
«Нельзя было допустить при этом, чтобы ностальгия оказалась сильнее мысли — как и вакцина не должна превосходить силы здорового организма. Я старался подавлять чувство тоски, напоминая себе, что речь идёт не о случайной — биографической, но о необходимой — социальной невозвратности прошлого».
Эти слова Беньямин написал в предисловии к тексту, который будет занимать философа на протяжении почти всей жизни в бегах.
Дружба на расстоянии и книги, которые не увезёшь с собой
Бежав из Германии, философ подолгу гостил у немецкого драматурга и писателя Бертольда Брехта, тоже уехавшего от нацистского режима и поселившегося в Дании. Брехт хранил библиотеку Беньямина. Эта дружба была дорога для обоих. Их общение вживую и по переписке оставалось пространством, где писатели-изгнанники могли говорить на родном языке.
«Жизнь здесь настолько приятная и мирная, что мы каждый день задаём себе вопрос, сколько такая благодать может продолжаться в сегодняшней Европе», — писал философ о своей жизни в Дании в 1936 году.
Друзья помогали друг другу в организации публикаций и выступлений. К примеру, Беньямин получил от Брехта полную доверенность на ведение переговоров с издателями, журналами и театрами о публикации произведений драматурга. Сам же Беньямин жил на деньги от статей, которые писал для различных журналов. Но роль внештатного автора — крайне ненадёжный способ заработка, поэтому писателю всегда приходилось искать самое дешёвое место, где можно есть, спать, читать и писать. В 1932 году он признаётся в дневнике, что, потратив все деньги, всерьёз подумывает о том, чтобы жить в пещере на острове в Средиземном море.
Тем не менее, за время жизни во Франции философ успел выпустить немало работ: «Общественное положение современных французских писателей», «Проблемы социологии языка», «Краткая история фотографии». В то время Беньямин также написал один из самых известных своих трудов — эссе «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости».
Все они вышли в журнале Института социальных исследований при Франкфуртском университете, после прихода к власти нацистов продолжившем работу за границей, в основном, в США. При этом учреждении писатель числился внештатным сотрудником и получал единственный постоянный доход за годы эмиграции. Ответственным за это сотрудничество был ещё один друг Беньямина по переписке, философ, один из основателей Франкфуртской школы Теодор Адорно, к которому автор был вынужден отправлять тревожные письма, справляясь о статусе публикаций.
В одном из обращений к Адорно теоретик культуры перечисляет причины своей печали: положение еврее_к в Германии, безнадёжный прогноз болезни его сестры. Брата Беньямина Георга нацистское правительство арестовало ещё в 1936 году — он погиб в концентрационном лагере Маутхаузен в 1942. Сам же Вальтер боялся, что не сможет легализоваться во Франции по политическим причинам.
Очередной отъезд
Худшие опасения Беньямина сбылись. С началом Второй мировой войны в 1939 году во Франции интернировали всех проживающих в стране граждан_ок Германии, в том числе Беньямина. Писатель попал в лагерь для бежен_ок в Невере, откуда его спустя два с половиной месяца сумела вызволить известная «всему Парижу» владелица книжной лавки на улице Одеон Адриенна Монье.
Через дипломатические связи знакомым и друзьям Беньямина удалось спасти его от заключения, и писатель вернулся в Париж. 14 июня 1940 года армия нацистов оккупировала город. Философ собирается бежать в США. Теодор Адорно договорился о предоставлении ему внеочередной преподавательской визы и даже эвакуировал в Америку часть архивов писателя.
План — пройти Пиренеи и пешком пробраться через границу между Францией и Испанией, чтобы оттуда добраться до португальского Лиссабона и сесть на корабль до США. Беньямин должен был путешествовать по тропам, которыми пользовались местные контрабандисты. Писателю предстояло преодолеть 17 километров дороги с 600-метровыми перепадами высот.
Последний побег
24 сентября Беньямин присоединился к фотографке Хенни Гурланд, её сыну Йозефу и писательнице Лизе Фиттко, чтобы бежать из страны. Беньямин познакомился с мужем Лизы в лагере для интернированных. Фиттко, уроженка Венгрии и участница подпольного движения сопротивления, находилась в Пиренеях, где помогала людям покинуть оккупированную Францию. Она организовала отъезд писателя.
Беньямин пешком добрался до испанского приграничного городка Портбоу. Последние километры пути Гурланды и Фиттко по очереди тащили чемодан Вальтера. В нём, как предупредил Лизу философ, находилась его новая рукопись, которую он считал «важнее самого себя».
Компания надеялась, что испан_ки пропустят их и предоставят убежище. Кроме того, у Беньямина была транзитная виза в Испанию и Португалию. Но испанские военные объявили, что с этого дня граница между странами закрыта, а паспорта бежен_ок недействительны.
Гурландам, Фиттко и Беньямину предстояло провести ночь в Портбоу, а на следующий день отправиться обратно во Францию. С 26 на 27 сентября писатель покончил с собой в местной гостинице Hotel de Francia. На следующий день после его смерти всех бежен_ок пропустили через границу. Благодаря этому событию впоследствии удалось спастись немецкой философине еврейского происхождения Ханне Арендт.
Беньямина похоронили в Портбоу. Маршрут его последнего путешествия стал пешеходной тропой, названной в честь писателя. Рядом стоит памятник израильского скульптора Дани Каравана. В него можно зайти, но пройти сооружение целиком невозможно: упершись в стекло, посетитель_ница может лишь повернуть назад.
Бертольд Брехт, с опозданием узнав о самоубийстве друга, назвал это событие «первым настоящим уроном, который Гитлер нанёс немецкой литературе», и написал стихотворение, в котором впервые назвал Беньямина беженцем.
Последний свой текст философ написал в начале 1940 года в Париже. В 10-страничной статье «О понятии истории», деконструирующей это понятие, автор анализирует, как с миром в XX веке случилась катастрофа, и указывает, что прошлое никогда не заканчивается. «Традиция угнетённых учит нас, что переживаемое нами “чрезвычайное положение” — не исключение, а правило. Нам необходимо выработать такое Понятие истории, которое этому отвечает. Тогда нам станет достаточно ясно, что наша задача — создание действительно чрезвычайного положения; тем самым укрепится и наша позиция в борьбе с фашизмом», — говорит Беньямин в своей последней работе.
Текст: Юля Печёнкина
You may also like
Где можно увидеть вещи детей, переживших войну
Как устроен Музей военного детства в Сараево
Кто придумывал дизайн послевоенной демократической Германии
Архитектура и айдентика Олимпийских игр 1972 года